Мой отец, Наум Богуславский, был фронтовиком, известным в Уфе деятелем культуры 50—70-х годов. О нем много написано и рассказано друзьями, коллегами. Сама я всегда избегала касаться этой темы в публикациях, считая ее глубоко личной, только для меня значительной и дорогой. Но в нынешний, юбилейный год Победы и год его 80-летия, останавливая взгляд на старом снимке из семейного альбома от 9 мая 1945-го, где мой папа, юный и счастливый, бежит прямо ко мне сегодняшней и машет пилоткой, зажатой в поднятой руке, я чувствую, что обязана сделать шаг навстречу…
Война застала его пятнадцатилетним подростком, тогда он учился в киевской школе для одаренных детей, а на каникулы приезжал домой, в городок Белая Церковь. В самый первый день, когда бомбили Киев, он оказался там в парке на пленэре. В автобус, куда посадили детей, чтобы вывезти их из «горячей точки», попала бомба. Почти все дети погибли, а двое-трое уцелевших, среди которых был и отец, несколько суток добирались до железнодорожного полотна и чудом попали в поезд с отступающими ранеными солдатами. Так он стал «сыном полка», провел какое-то время в армейских условиях. Потом его отправили учиться в разведшколу, поскольку еще в Киеве мой способный папа отлично изучил немецкий и восточные языки. Второй раз он попал на фронт уже в качестве разведчика. Об этих страницах своей биографии он по понятным причинам никогда никому не рассказывал.
После 9 мая 45-го война для него не кончилась, он воевал еще и с Японией и демобилизовался только в 48-м. Но прежде, после долгих, настойчивых поисков, он нашел своих родителей, оказавшихся в эвакуации в Уфе. Узнал о том, что один из его братьев погиб в первый же месяц войны, а другой работал главным инженером на заводе, эвакуированном в Шакшу. И тоже до конца войны не подозревал, что мать, отец и сестра выжили, все время находясь рядом, в Башкирии. После войны папа навестил родные места. Немцы сожгли почти всю Украину, от отцовского дома осталась только дверца от шкафа орехового дерева, одиноко валявшаяся под старой вишней… Он забрал ее на память и потом приспособил под свою чеканку с изображением Дон Кихота.
У моего отца, наверное, были очень чуткие ангелы-хранители: пройдя две войны, не раз находясь на волоске от смерти, он прожил долгую и полнокровную жизнь. Когда он ехал из Манчжурии в Уфу в 47-м, чтобы повидаться с родными, поезд потерпел крушение. Тяжело контуженного отца приняли за умершего и определили в мертвецкую, откуда трупы переправляли на кладбище. Ночью сторож-кореец услышал слабые стоны, вынес его оттуда и выходил в своем доме. Отец всегда вспоминал о нем с благодарностью, дав себе слово разыскать своего спасителя при первой возможности. Через много лет по его заявке на радио этого человека нашли, и папа написал письмо на его адрес, но на встречу в Москву приехал его сын. Они увиделись в 1957 году на Международном фестивале молодежи и студентов.
Еще во время своей разведслужбы на Дальнем Востоке отец был назначен директором гарнизонного кинотеатра в Пхеньяне, где проработал год или полтора. В конце 40-х пленные немцы строили кинотеатр у нас в Черниковке. И когда в Уфу приехал молодой энергичный фронтовик с примечательной записью в документах: «директор кинотеатра», его сразу же направили руководить этим «храмом» самого народного из искусств с актуальным названием «Победа». Так для него началась полоса мирных побед на ниве российской кинофикации.
Над фасадом нового, роскошного по тем временам, здания отец установил памятник Победе — дипломную работу скульптора Б. Фузеева, который много лет спустя вылепил бюст самого директора кинотеатра (ныне эта работа хранится в коллекции музея им. М. В. Нестерова). Отец очень много сделал для развития кино в наших краях, не жалел для этого ни души, ни фантазии своей. Был удостоен знака «Отличник кинематографии СССР», ордена «Знак Почета» и еще множества наград и высоких званий. Тогда в Москве, на ВДНХ можно было увидеть необычный экспонат: старый желто-красный автобус с надписью: «В Уфе в таких автобусах, размещаются кинозалы». Это Наум Богуславский придумал так использовать списанные машины. Для уфимской детворы 50-х, не знавшей еще телевизора, эти автобусы часто становились единственным из культурных развлечений. В фойе кинотеатра тогда звучала живая музыка: был свой оркестр с незаурядными музыкантами и солистами. Перед вечерними сеансами устраивались небольшие концерты, а зрители танцевали.
Потом у кинотеатра «Победа» появился филиал «Новости дня», где демонстрировались документальные фильмы и журналы.
А когда он стал заместителем начальника Госкино Башкирии, еще одной его победой стала организация «Дома кино». Это был своеобразный зрительский клуб, не имевший постоянной крыши, зато ему открывали двери заводы, вузы, Дворцы культуры. Там регулярно проходили премьеры фильмов и встречи с самыми знаменитыми советскими актерами и режиссерами. Отлично помню, как они бывали у нас дома в гостях, — Николай Рыбников и Алла Ларионова, Людмила Чурсина, Олег Стриженов, Сергей Бондарчук, Михаил Козаков… Умница, интеллигент, получивший в Ленинграде высшее кинематографическое образование, папа был простым и открытым человеком, всегда готовым помочь и поделиться всем, что имеет. Люди моментально чувствовали это. Уезжая, артисты расставались с ним, как с близким другом, оставляя в сохранившейся до сих пор записной книжке слова признательности, приглашения с адресами и телефонами, автографы и обязательно — смешные рисунки. Хозяин дома также одаривал их дружескими шаржами.
Папина страсть к рисованию была известна каждому из его многочисленных друзей и приятелей. Он занимался этим всегда, сколько его помню. Если бы не война, наверняка, стал бы профессиональным художником. Еще в армии писал портреты вождей. В мирное время, в отпуске — пейзажи, натюрморты. Чеканку, скульптуры, холсты и рисунки творил без устали, мечтая о пенсии, как о «безграничной мастерской». Он был щедрым художником, и сегодня его работы висят в десятках уфимских домов.
Однажды в Центр народного творчества РБ пришло письмо из Москвы с просьбой прислать экспонаты для музея ВОВ на Поклонной горе. Он загорелся: отправлю! Я усомнилась, считая, что папа пишет только мирные пейзажи. Но оказалось, что один из них, «Циклон в Сочинском порту», рисующий смертельную схватку со стихией, стал для него метафорой войны.
Мы, дети, его редкие воспоминания про войну слушали как сказку. Весело рассказывал, перемешивая реальные истории с анекдотами и фронтовыми байками. Но когда по телевизору 9 мая шли передачи и фильмы о войне, он мрачнел и раздражался. Считал, что там мало правды. Свои медали и орден Отечественной войны он надел только один раз — в школу к внучке в День 40-летия Победы, на встречу с ветеранами. Придя за дочкой и приоткрыв дверь класса, я застала картину: отец с таким же бравым дедом, военным хирургом распевали хором с третьеклассниками:
«Эх, как бы дожить бы,
До свадьбы-женитьбы!
И обнять любимою свою…»
На глазах учительницы и аккомпаниаторши были слезы. Думаю, что такой «урок пения» забыть невозможно.
Он всегда был душой любой компании, остроумным и веселым, мог спеть и башкирскую, и татарскую, и украинскую, и даже японскую песню. И сыграть мог на любом инструменте, хоть на ложках. Мне казалось, что не было ремесла, которым бы он не владел. Был прекрасным садовником и виноделом, столяром и плотником, строителем и художником. И, как писал его любимый М. Зощенко, «все делал с превышением», толково и талантливо.
Свою последнюю победу он одержал над смертельной болезнью и прожил после этого еще восемнадцать лет… Для меня он навсегда остался воплощением всего лучшего, что могло быть в советском человеке. Вместе со святой и наивной верой в светлое будущее…
Диана Инякина
Статья из журнала «Рампа» №5-6, 2005 г.